Самый старый русский «сигарный рассказ» принадлежит перу Николая Лейкина и называется «Курильщик». Впервые он был опубликован в 1880 году в Санкт-Петербурге в авторском сборнике юмористических рассказов «Мученики охоты».
Несколько слов об авторе, который понимал, о чём он пишет, ведь актуальные вопросы, поднятые героями рассказа, и сейчас довольно понятны современным афисионадо.
Николай Лейкин (1841-1906) — известный русский публицист и писатель-беллетрист, издатель и редактор юмористического журнала «Осколки», в котором начинал печататься А.П. Чехов под псевдонимом «А. Чехонте». Родился в семье купца третьей гильдии и в дальнейшем стал купцом второй гильдии. Среднее образование получил в немецком Реформатском училище в Санкт-Петербурге. Был приказчиком в Гостином дворе, потом служил в Первом страховом от огня обществе.
С начала 1870-х годов Лейкин стал постоянным сотрудником «Петербургской газеты», относящейся к т.н. «малой прессе», в которой почти каждый день помещает «сцены» из купеческого и мещанского быта, написанных с юмором и иронией. Общее число написанных им «сцен» — порядка 10 000. Написал множество рассказов и очерков, в том числе известную книгу «Наши за границей», выдержавшую 27 переизданий в дореволюционной России.
Даже став известным литератором, Николай Александрович, будучи разносторонним человеком, продолжал заниматься коммерцией, держа магазин и книжный склад в Гостином дворе.
С 1881 года состоял выборным Санкт-Петербургской Городской думы от петербургского купеческого сословия, затем был её гласным. Также Лейкин служил казначеем Ивановского дома трудолюбия, был членом Исполнительного комитета по устройству школ, председателем Благотворительного общества при Троицком соборе, членом совета Русского театрального общества, членом Союза взаимопомощи русских писателей и попечителем городского Петровского родильного приюта, а также членом Императорского российского общества садоводства, плодоводства и птицеводства.
За многие заслуги в 1884 году Лейкин был зачислен в потомственное почётное гражданство Санкт-Петербурга.
Рассказ публикуется без купюр в дореформенной орфографии и сохранением авторской пунктуации. Все табачные лавки и их владельцы, которых упоминает главный герой существовали в реальности.
Приятного чтения!
Николай Лейкинъ
КУРИЛЬЩИКЪ
Собралось общество на «журфиксный»* вечеръ, какъ его называли.
— Неужели, Герасимъ Павлычъ, вы въ четверомъ при трехъ прислугахъ проживаете семь тысячъ рублей въ годъ? удивленно спрашивалъ хозяина дома толстенькій, добродушнаго вида гость, и при этомъ звонко, какъ труба, сморкнулся въ красный шелковый платокъ. —Вѣдь вы кажется не роскошествуете.
— Въ прошломъ году изъ копѣйки въ копѣйку семь тысячъ прожилъ и даже еще должишки кой-какія небольшіе остались, отвѣчалъ хриплымъ голосомъ худой и съ какимъ-то сѣраго цвѣта лицомъ хозяинъ, покуривая сигару и вмѣстѣ съ тѣмъ покашливая. — Помилуйте, батюшка, вѣдь мнѣ только однѣ сигары полторы тысячи рублей стоютъ въ годъ.
— Сигары полторы тысячи! Да что-же вы ими роту солдатъ каждый день подчуете или слоновъ кормите? удивленно воскликнули гости.
— Нѣтъ-съ-съ, одинъ въ единственномъ числѣ курю и даже очень скупъ на угощеніе сигарами. Я съ удовольствіемъ поднесу гостю сигару, но только такому, который въ нихъ что нибудь смыслитъ и курить умѣетъ, а метать бисеръ передъ...
— Недоговаривайте, знаемъ, знаемъ! проговорилъ толстенькій гость и почему-то весело расхохотался, увлекая за собой остальныхъ. — Но вѣдь это удивительно, ежели на полторы тысячи!
— Ничего тутъ нѣтъ удивительнаго! Я курю сигары дорогія. Кромѣ того, у меня ихъ большой запасъ, и такъ сказать, цѣлая коллекція. Вѣдь сигары прежде всего должны вылежаться, чтобъ онѣ были хороши. А коллекція сигаръ у меня замѣчательная. Но только гаванскія! Другихъ я не допускаю. Зато изъ гаванскихъ у меня есть всѣ сорта, которые фабрикуются на земномъ шарѣ. Относительно мѣста фабрикаціи я не разборчивъ, но непремѣнно, чтобы сигары были изъ настоящаго гаванскаго табаку. Да вотъ пожалуйте въ кабинетъ.
Гости поплелись за хозяиномъ въ кабинетъ, и онъ указалъ имъ на большой шкафъ со стеклами, сплошь набитый ящиками и коробками сигаръ. Ящики и коробки стояли и на шкафу.
— Батюшки! Да это совсѣмъ магазинъ Фейка! дивились гости.
— Нѣтъ-съ, и Фейку, и Тенкате, и Елисѣеву, и всѣмъ другимъ извѣстнымъ торговцамъ дорогихъ сигаръ какъ до звѣзды небесной до меня далеко! Они, батюшки, алтынники, а я жизнь свою въ этотъ шкафъ съ сигарами положилъ.
— Вотъ ужъ что вѣрно, то вѣрно! откликнулась жена хозяина дома. — Дѣйствительно, онъ жизнь свою положилъ. Вообразите, обратилась она къ гостямъ: — человѣкъ кашляетъ самымъ сквернымъ кашлемъ, доктора запрещаютъ ему курить, а онъ сигары изъ рта не выпускаетъ и какъ фабричная труба дымитъ!
— Вовсе я и не отъ сигаръ кашляю, а отъ тебя, огрызнулся хозяинъ.
— Какъ такъ отъ меня?
— Да такъ, отъ тебя. Цѣлые дни ты мнѣ наносишь безпокойства изъ за моихъ сигаръ. То ты меня гложешь, какъ ржа желѣзо, то дѣлаешь самыя безразсудныя выходки. Ну, можете вы думать — вдругъ вздумала третьяго дня жарить дома цикорій. Прихожу домой и чуть въ обморокъ не упалъ отъ страха. Цикорный чадъ забрался въ кабинетъ и даже зелено въ комнатѣ сдѣлалось. Вонища стоитъ невообразимая! А развѣ можно въ той квартирѣ цикорій жарить, гдѣ имѣются дорогія сигары? Вѣдь онѣ пропахнуть могутъ цикоріемъ и превратятся изъ рубля въ копѣйку. И зачѣмъ дома цикорій жарить, когда онъ уже въ лавкѣ продается жареный и лучше и дешевле? Ну, разумѣется, я сейчасъ началъ кричать, сердиться, отворилъ всѣ фортки, простудился, и вотъ теперь кашляю. Значитъ, я не отъ сигаръ кашляю, а отъ тебя! подтвердилъ онъ женѣ.
— Врешь, врешь! Ты уже цѣлый годъ кашляешь! И именно отъ сигаръ. Это доктора говорятъ.
— Плюю я на докторовъ. Во-первыхъ, они ни уха ни рыла не смыслятъ, а во вторыхъ, скажите на милость, могу я не курить сигаръ, ежели это мое единственное утѣшеніе! Да я умирать буду, и на смертномъ одрѣ, передъ послѣднимъ вздохомъ затянусь хорошей сигарой. Кстати-же у меня и сигары есть!.. На вѣсъ брилліантовъ цѣна имъ. Ихъ всего три штучки. Первую я выкурю въ день нашей двадцатипятилѣтней свадьбы, вторую, когда получу чинъ дѣйствительнаго статскаго совѣтника, и третью въ день смерти, передъ послѣднимъ вздохомъ. Вотъ онѣ голубушки! досталъ хозяинъ изъ шкафа три сигары, завернутыя въ оловянную бумагу. Эти три табачныя палочки выкрадены изъ ящика бразильскаго императора Педро. У него, можетъ быть, штукъ двадцать такихъ сигаръ осталось, да у меня три и больше ни у кого нѣтъ!
— Гдѣ-же вы такую драгоцѣнность достали? спросили гости хозяина.
— Жидъ одинъ мнѣ принесъ. Его тамъ хотѣли повѣсить, но онъ бѣжалъ и привезъ сюда четыре сигары, которыя мнѣ и продалъ. Одну я выкурилъ. О, когда я курилъ, я былъ на седьмомъ небѣ блаженства! Это, доложу вамъ, не дымъ былъ, а божественный фиміамъ, амврозія, нектаръ боговъ. Курилъ я, и думалъ: вотъ бы теперь умереть!
— А ужъ какъ его жиды эти надуваютъ сигарами! замѣтила жена. — Иной притащитъ самыя обыкновенныя сигары Крафта или Шопфера, выдастъ ихъ за контрабанду и продастъ вмѣсто гаванскихъ; а онъ куритъ себѣ, да куритъ.
— Ахъ, Глашенька, только всего одинъ разъ это и было, перебилъ жену хозяинъ. — Дѣйствительно, одинъ разъ сижу я за воротами у себя на дачѣ, на скамеечкѣ — вдругъ жидъ... "Не хотите-ли, говоритъ, сигары есть настоящія гаванскія, за пять рублей сотню уступлю"? Вскрываю ящикъ, беру сигару, нюхаю — гаванская. Иду въ дачу за деньгами, плачу за ящикъ, приношу домой — семьдесятъ пять копѣекъ сотня цѣна. Подмѣнилъ, мерзавецъ!
— А тѣ, что за краденыя у дворецкаго графа Ломтева купилъ? А ту регалію, которую тебѣ назвавшійся придворнымъ истопникомъ принесъ? не унималась жена.
— Ну, три случая. Но что значитъ три случая? Да и кого изъ насъ не обманывали?
— А этотъ, назвавшійся миссіонеромъ съ острова Манилы, который еще тебѣ разсказывалъ какъ тамъ невольники на голыхъ колѣнкахъ сигары крутятъ?
— Никогда этаго не было и никакого я миссіонера съ Манилы въ глаза не видалъ, отвѣчалъ хозяинъ и закашлялся.
— Стыдно признаться, оттого и скрываешь! Видишь, однако, какъ ты кашляешь!
— Съ твоего-же цикорію. Ты мнѣ жизнь отравила. И отъ простуды вкусъ потерялъ къ сигарамъ. Курю вотъ теперь дорогую сигару, а во рту словно какая нибудь сильва дубиноза или регалія капустисимусъ изъ бессарабскаго табаку.
— Я даже вполнѣ увѣрена, что это изъ бессарабскаго табаку.
— Глашенька, не раздражай меня! Ну, скажите пожалуста, развѣ можетъ дрянная сигара докуриться болѣе чѣмъ до половины и сохранить свой пепелъ неприкосновеннымъ? обратился хозяинъ къ гостямъ и показалъ дымящуюся сигару съ держащимся на ней длиннымъ кускомъ пепла.
— Ахъ, въ самомъ дѣлѣ какъ это интересно! улыбнулся одинъ изъ гостей и сбросилъ пепелъ съ подставленной ему сигары.
Хозяинъ чуть не заплакалъ.
— Ну, что вы надѣлали! восклицалъ онъ. — Я испробываю достоинство сигары, а вы пепелъ съ нея сбиваете! Э-эхъ! Вотъ ужъ видно, что вы смыслите въ сигарахъ, какъ свинья въ апельсинахъ! Простите, мой милѣйшій, но я говорю правду.
— Дѣйствительно, знатоки дорожатъ пепломъ, поддакнулъ другой гость.
— Вотъ вамъ за это хорошая сигара! предложилъ ему хозяинъ. — Видите какъ я дорожу людьми, которые понимаютъ и цѣнятъ сигары!
Гость взялъ и закурилъ, но сигара у него потухла. Хозяинъ продолжалъ хвастаться ящиками, поименовывая самыя мудреныя названія. Гость началъ закуривать сигару вторично.
— Что вы дѣлаете? Что вы дѣлаете? Ну, кто-же закуриваетъ сигару по два раза? Нѣтъ, батюшка, должно быть вы и сами изъ готтентонтской страны уроженецъ, а я такимъ дикарямъ сигаръ не даю! кричалъ какъ ужаленный хозяинъ, и вырвавъ у гостя сигару, переломилъ ее пополамъ и бросилъ на полъ.
* — «Журфи́ксом» в дореволюционной России назвали определённый день недели в каком-либо доме, который предназначался для регулярного приёма гостей.
_600x300_4dd.jpg)
